
– Надо подальше отходить от края платформы, милочка, тогда не забрызгает. Каждый день бросаются, пора бы уже привыкнуть.
– Пойди, позови дежурную, — обратилась она к мужчине, — пусть наведут порядок, на пассажиров брызжет.
Мужчина, видно, ее муж, кивнул и ушел. Вернулся он через несколько минут с уборщицей. Та тащила за собой длиннющую швабру и ворчала — Кидаются и кидаются по сто раз на дню, а мне убирай. Идите кидайтесь с колокольни, так нет, в метро лезут.
Уборщица сняла со швабры тряпку и черенком начала сталкивать с рельсов то, что осталось от старухи.
— А куды им деваться: еды нет, пенсию не плотють, за долги, небось, из квартиры выгнали, вот и кинулась. Я двадцать лет почитай как тут уборщицей — такого насмотрелась. Раньше поезда останавливали, скорая приезжала, милиция, а сейчас так и едуть па кастях.
Уборщица достала из кармана засаленную тряпку и повернулась к девушке: — Давай, милая, вытру пятна с блузки.
Та отшатнулась.
— Ну как хочешь. Ночью уберут. Днем никто не полезет. Некогда, все спешат. А куды спешить? Все равно есть нечего. Спеши не спеши. Уражая нет уже десять лет, дварцоу понастроили, и что з тых дварцоу? Туды нихто не ходить. Бегут все. Куды бегут? А потом кидаются.
Девушка кое-как вытерла лицо платком, почистилась от крови и уехала на следующем поезде. Мужчина с женщиной пошли в сторону выхода из метро. Уборщица, продолжая ворчать, мыла пол шваброй. — Я почитай как десять лет здесь. Ни разу не опоздала, ни одного дня не взяла отпуску, а усе адно, ни сегодня – завтра и мяне адправять на пенсию, так мы тут и встретимся. Адна дарога. — Уборщица перекрестила рельсы и пошла в свою уборницкую, волоча за собой швабру.